— Но что это означает? — спросил Майкл.
Мы — я имею в виду нас троих, Брета продолжала сидеть с отсутствующим видом — размышляли несколько минут, что это может означать. Рядом с горящим камином, при стуке дождя, с бутылкой виски было приятно так бессмысленно развлекаться, пытаясь понять, что все это значит: вести игру в двадцать вопросов с человеком, который знал ответ, но покинул этот мир.
Особенно воодушевился Майкл.
— Может, указания ведут к затонувшему неподалеку от берега судну с золотыми слитками, — предположил он.
— Возможно, — согласился Алекс.
— Но и морская зыбь, и яростная волна — это поверхность, а не глубь океана. Вряд ли следует воспринимать это буквально. Может быть, это анаграмма, какой-то загадочный шифр.
Брета громко вздохнула.
— Это стихотворение, — сказала она, взглянув на нас так, словно мы были неразумными существами, несколькими ступенями ниже ее любимого животного, которое она все еще держала на руках.
Мы взглянули на нее.
— Продолжай, Брет, — раздраженно сказал Майкл. — Нельзя же только сказать: «Это стихотворение» — и остановиться. Какое стихотворение? Что там дальше?
Брета промолчала. У меня возникло желание потрясти ее так, чтобы глаза на лоб вылезли, но я решила не проявлять по этому поводу никаких эмоций. Алекс получил свой замечательный маленький коттедж. Я сказала ему, что он исполнил свою роль, сообщив остальным свое указание, и теперь ему нужно отдыхать, забыв об этой неприятной семейке.
— Песнь Авархина, — сказала наконец Брета.
— Что? — хором спросила мы.
— Песнь Авархина. Произносится Авархин, пишется A-m-a-i-r-g-e-n, иногда A-m-h-a-i-r-g-h-i-n. Оно очень древнее. Считается, что Авархин был филе, то есть поэтом милезийцев, первым кельтом, ступившим на ирландскую землю. Говорят, он читал нараспев это стихотворение, сойдя с корабля на ирландскую землю. Все это, разумеется, чушь.
— Кто такие милезийцы?
— Ничего не знаете? — ответила Брета.
Черт, подумала я, противная молодая особа.
И решила сказать Робу, что ему повезло иметь такую дочь, как Дженнифер, ненамного младше Бреты, хоть иногда он и находит ее трудной.
— Если хотите знать, — сказала Брета, — стихотворение из книги «Лебор Габала».
«Лебор Габала». Это говорило не больше, чем ответ на вопрос относительно Падрига Гилхули. Я напомнила себе, что очень довольна, что у меня никогда не было детей. Будучи, как многие из моих подруг, большинство которых, как и я, заняты бизнесом, не слишком твердой в этом вопросе, я довольна, что время от времени получаю возможность прояснять свои мысли по этому поводу.
— Ну, раз ты такая умная, — сказал Майкл — судя по тону, он был так же раздражен, как и я, — какая строка следует дальше?
— Рев моря, — самодовольно ответила Брета.
— Это наверняка имеет какое-то отношение к воде, — сказал Майкл.
— Следующая строка об олене, — язвительно сказала Брета. По крайней мере, она не молчала.
— Но мы не знаем, использовал ли Эмин все стихотворение, так ведь? — сказал Алекс. — Для этого нужно увидеть другие указания.
— У Бреты есть указание. Мистер Маккафферти — или это был мистер Макглинн? — положил его в сейф в кабинете твоего отца, — сказал Майкл. Брета сохраняла скучающий вид.
— Кончай, Брег, — сказал Майкл, робко коснувшись ее руки. Она отдернула руку. Он, не смутясь этим, продолжал: — Пошли, возьмем твой конверт. Любопытно поискать эту штуку, что бы она собой ни представляла. А если она действительно чего-то стоит, как говорит твой отец, и ты найдешь ее, все будет хорошо. Будешь обеспечена, может быть, до конца жизни.
Но Брета не обращала на нас внимания.
Дождь прекратился так же внезапно, как начался, появилось солнце. Мы с Алексом вышли наружу осмотреться. За домом над черными горами все еще висели тучи, однако вокруг нас был мир сочных, ярких цветов, главным образом зеленого, но, кроме того, желтого, фиолетового и темной синевы моря.
— Я могу привыкнуть к этому месту, — сказал Алекс, осматриваясь по сторонам. — Это не совсем то, что я ожидал при названии Коттедж Розы. Мне представлялось нечто вроде английского усадебного сада. Но, кажется, меня это устраивает больше.
— Рада за вас, Алекс, — сказала я. — Мы сможем сделать его поистине замечательным.
Он улыбнулся:
— Мне он нравится таким, как есть.
Майкл вышел и присоединился к нам.
— Не обращайте на нее внимания, — сказал он, указав на дом. — Она очень тоскует по отцу, как бы это ни выглядело со стороны.
В дверях появилась Брета, и он быстро сменил тему:
— Да, надо уходить. Погода может снова испортиться.
Майкл указал на новую гряду черных туч над морем и жестом пригласил нас в дом.
— Есть сюда другой путь? — спросила я, осматриваясь. — Другая дорога?
— Нет, — ответил Майкл. — Хотя можно проложить тропинку от главной дороги вон там, — сказал он, указывая на что-то, чего я не могла разглядеть. — Однако придется производить расчистку, — он указал на кусты и камни. — Обойдется недешево, это уж точно. Проще всего добираться сюда так, как мы пришли. Оставить машину у ворот «Второго шанса» и идти пешком. Члены семьи не могут помешать вам идти по их владениям, — добавил он. — Здесь есть право прохода.
Но могут попортить нам немало крови, подумала я. Майкл наблюдал за моим лицом.
— Я бы тоже хотел проложить сюда дорогу, — сказал он с легкой улыбкой.
В доме я собрала стаканы и пошла к раковине ополоснуть их, Алекс последовал за мной с полотенцем, чтобы протирать. Майкл принялся тушить огонь. Пока мы занимались делом, я не столько увидела, сколько почувствовала, как Брета поднялась из кресла и подошла к столу в другом конце комнаты. Мы все трое, ощутив это движение, повернулись и молча смотрели, как она взяла книгу, полистала ее, потом одной рукой прижала к груди. Другой, не замечая наших взглядов, медленно потянулась к свитеру на спинке стула. Посмотрев на свитер несколько секунд, подняла его к носу и глубоко вдохнула, потом прижала к лицу, по щеке ее покатилась большая слеза. Это свитер ее отца, подумала я. Его запах напоминает ей о нем. Она действительно очень тосковала по нему.