Мы с Алексом стояли, глядя вслед Брете и Майклу, пока они почти не скрылись, одной рукой он вел свой велосипед, другой держал Брету за руку. Такой счастливой я ее еще не видела, собственно говоря, его тоже, и не могла заставить себя сказать им, что указания из стихотворения Авархина никуда не ведут, что второе указание, полученное таким драматичным образом, содержит те же каракули, что и первое. С этим можно было повременить до завтра.
— Завтра в восемь, — крикнул Майкл, перед тем как они свернули за угол. — Буду в это время у вашей двери.
Когда они скрылись, меня осенило. Я поняла, кто «все мы», для кого у Майкла было место. Это были Майкл, Брета и ее еще не родившийся ребенок. Брета Бирн была беременна.
Майкла мы нашли в саду, среди роз, там, где из дома его не было видно. Он не появился ни в восемь часов, ни в половине девятого, ни в девять. Лежал Майкл ничком; судя по отпечаткам в грязи, он перед смертью с трудом прошел около ста ярдов. Никаких следов на нем не было видно. Но если б Джон Херлихи не упал на камни с высоты в сорок футов, на его теле тоже, может быть, следов бы не осталось.
Более наблюдательные люди, чем я, обнаружили крохотную дырку на ткани его джинсов, прокол позади колена.
— Яд, — сказали они. — Если б только кто-то обнаружил его вовремя.
Майкл держал в окоченевшей руке рваный листок бумаги так крепко, словно боролся за него с самим дьяволом. На нем было написано «ЭОНБ» и «Второй Ша». Корявое указание было помечено как седьмое, «Красота д…»
О той жуткой минуте, когда мы нашли его, я помню две вещи. Во-первых, свет. Солнце, необычайно яркое, казалось, высосало окраску из всех цветов, кровь из роз, сердце из лиловых гортензий, жизнь из плюща. Во-вторых, звук. Стоявшая рядом со мной Брета издавала негромкие, нечленораздельные звуки, словно котенок, которого душат или топят.
Потом, несколько дней спустя, я оказалась на кладбище. Шел мелкий, холодный дождь, погода была под стать событию. Гроб Майкла, украшенный цветами, которые он выращивал, — букетом белых роз, несколькими веточками крохотных орхидей, — опустили в могилу. Похоронили его меньше чем в ста ярдах от того места, где он родился. Священник говорил о прахе и пепле. Я ощущала во рту привкус того и другого.
Я огляделась. Среди присутствующих было много людей из города, которых я не знала, друзей Майкла. Брета стояла особняком. Глаза ее были странно тусклыми, она теребила в руках платочек. Иногда губы ее беззвучно шевелились. Я бочком подошла к ней и попыталась утешить ее, но она отвернулась.
Мои друзья были там. Алекс с выражением безутешной печали в лице; Дженнифер, пепельная, — очевидно, впервые в жизни осознавшая, что люди ее возраста могут умирать. Глядя на нее, я вспомнила ощущение удушливого страха, когда потеряла ее на несколько секунд в холодном море. Я взглянула на Роба; он, как полицейский, был знаком с внезапной смертью, но лицо его едва скрывало горе. Стоя там, я поняла, что невозможно привыкнуть к чьей бы то ни было смерти, особенно такого юного, замечательного человека, как Майкл. Я знала, что Роб тоже думает о Дженнифер. Там была Медб Миног, в мундире, лицо ее было мрачным, печальным, но вместе с тем настороженным.
Падриг Гилхули стоял позади, сумрачный, загадочный, одинокий. Время от времени он смотрел на Брету, но не делал ни шага в ее сторону. Малахи, Кевин и Денни жались друг к другу, словно вместе могли перехитрить смерть.
По другую сторону могилы стояли члены семьи Бирнов, все в черном, укрывшиеся от дождя большими черными зонтиками, напоминавшими мне черные паруса кораблей смерти. Безутешная Дейрдре стояла с ними, но чуть в стороне. Выглядела она так, словно сердце ее вот-вот разорвется. Я видела Маргарет, напоминавшую мне большую черную ворону; Этне, более робкую, чем когда бы то ни было; Фионуалу, почему-то слегка встревоженную. Конала О'Коннора не было ни среди них, ни где-либо еще. Однако Шон Макхью был, стоял со скучающим видом, словно находился здесь только по обязанности, как владелец поместья на погребении слуги.
При взгляде на него у меня зашевелилось воспоминание о том роковом утре, оно приходило медленно, вспышками: Шон Макхью, вышедший на наши крики, тычет тело Майкла носком ноги. Умом я понимала, что Шон пытается разбудить его. Сердцем видела в этом совершенно хамский поступок, раскрывающий всем напоказ душу Макхью, черную, съежившуюся оболочку.
Я смотрела на семейку Бирнов через пропасть, которую представляли собой могила и гроб Майкла, и понимала, что всех, за исключением Дейрдре, ненавижу. Майкл спросил, что мы теряем, занимаясь поиском сокровища, и ответ теперь был ясен. В этот миг я поняла, что если б могла убить их всех до единого, то убила бы. Я согласна, что я очень, очень зла. Я отомстила бы за Майкла, если б могла. Но еще сильнее у меня было удушливое ощущение подкрадывающегося зла, которое угрожало всем самым дорогим для меня людям: Алексу, который как один из наследников Бирна наверняка был потенциальной жертвой; Дженнифер, которая в тот день могла утонуть, случайно погибнуть в жестокой игре.
Потом я вспомнила, что дала Майклу Дэвису обещание. Сказала, что помогу ему искать сокровище. И была готова сделать что угодно для выполнения этого обещания, не только потому, что дала его. Находка сокровища представлялась единственным способом положить конец этому ужасу. Но при этом я сознавала, что не знаю, с чего начать. В моем распоряжении было только стихотворение, возможно, древнее заклинание, произнесенное кельтом, который, может быть, никогда не существовал, и два указания из строк этого стихотворения, которые мне ничего не говорили, возможно, были просто жестокой шуткой злобного умирающего человека.